В Центральной Азии все больше забывают о США — к такому выводу пришли американские эксперты после поездки по региону. Об этом пишет Foreign Policy.
«Американского чуда» там не случилось. Взоры местных элит и простого народа все больше обращаются к России и Китаю. Важность России растет в связи с Афганистаном, вокруг которого Москва проводит выверенную и выгодную для себя политику.
В спальном вагоне поезда Ташкент—Нукус подвыпивший офицер узбекской армии хочет знать, откуда мы. «Англия» встречается недоуменным пожатием плеч. Однако, когда он слышит «Шотландия», его лицо освещается. «Шотландия!» — бормочет он, изображая игру на волынке. «Храброе сердце!» На смеси приличного русского, ломаного английского и оживленной мимики он выражает ту мысль, которую мы слышим снова и снова по всей этой стране: Шотландия для Соединенного Королевства, как Узбекистан для России, — только в случае Узбекистана его независимость была завоевана. Затем, без всякой иронии, офицер достает телефон и показывает нам на его экране портрет президента России Владимира Путина. Он поднимает большой палец вверх. «Путин, я люблю».
Это тем более поразительно, что мы едем в Каракалпакию, один из самых мрачных регионов Узбекистана. Здесь застрявшие на песочных отмелях корпуса ржавых рыбацких лодок и немногочисленные морские ракушки — непреходящее свидетельство бесхозяйственности со стороны Советского Союза, перенаправившего водоснабжение этого района на переразвитую хлопковую отрасль. Городской музей искусств Нукуса, закрытый при коммунизме, изобилует картинами рыбаков на некогда огромном Аральском море, которое в настоящее время превратилось в ничто.
Несмотря на такое наследие российского правления, многие узбеки — а на самом деле, многие жители Центральной Азии — разделяют энтузиазм нашего офицера по отношению к стране, которая когда-то их колонизировала. Но тогда, в тот период, к кому еще они могли обратиться за дружбой?
После двух десятилетий и триллиона долларов, потраченных на войну, Соединенные Штаты, наконец, покинули Афганистан. Соседи Афганистана пристально следят за тем, как завершилась эпоха вмешательства США в Центральной Азии, которая многое обещала, но так и не достигла заявленных целей.
Здесь не будут сильно скучать по Соединенным Штатам. Конец коммунизма должен был открыть новую эру свободы, демократии и процветания, но она оглушительно провалилась на заднем дворе России. Жители Центральной Азии, возможно, и не злятся на Соединенные Штаты, но они определенно разочарованы в них.
За последние два десятилетия война по соседству стимулировала некоторую помощь и инвестиции в регион со стороны США, но в основном в форме обучения войск и получения в аренду военных баз в Казахстане и Кыргызстане. После вывода войск Соединенные Штаты вряд ли будут уделять этому региону много внимания — если только не вмешается Китай. Растущее в Вашингтоне мнение о том, что Пекин является главным противником в следующем десятилетии или даже более отдаленной перспективе, привлекло внимание американцев к крупным инвестициям Китая в Среднюю Азию.
Однако для центральноазиатских государств — Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана — старый оккупант Россия и, во все большей степени, Китай, сейчас представляют собой более заманчивые перспективы, чем Америка. Для элит этих стран Москва и Пекин по своей природе — более привлекательные варианты, чем Вашингтон. В отличие от западных либеральных демократий, Китай редко проявляет интерес к правам человека или «справедливому» государственному управлению и, конечно же, никогда не требует доказательств этого в качестве условия для своих инвестиций. Для Пекина важна не форма правления того или иного режима, а его политическая устойчивость: пока страна-партнер достаточно политически стабильна с точки зрения Китая для того, чтобы продолжать у себя строительство инфраструктуры и добычу полезных ископаемых и поддерживает КНР на международной арене, китайский истеблишмент вполне доволен.
Как выразился Матье Булег из исследовательского центра Chatham House, любое обсуждение прав человека или демократии — это красная линия, которую Россия и Китай не заинтересованы пересекать. А поскольку либеральные демократии настаивают именно на этих постулатах, то «партнерство с ними может быть для развивающихся государств только отношениями второго уровня, а не настоящими и глубокими связями».
Однако и первоначальный интерес США к Центральной Азии тоже был связан не столько с правами человека, сколько с природными ресурсами. В годы, прошедшие после обретения независимости от Советского Союза, государства Центральной Азии с нетерпением ждали новой прибыльной «Большой игры» в регионе. По оценкам Управления энергетической информации США по состоянию на 2003 год, в Каспийском бассейне имелись от 17 до 33 млрд баррелей доказанных запасов нефти и около 7 трлн кубических метров природного газа, что вызвало большой первоначальный интерес из-за рубежа. Однако этот энтузиазм постепенно угас, поскольку потенциальные инвесторы осознали, что добраться до этих источников энергии будет намного сложнее, чем предполагалось вначале.
«Прогнозы, сделанные в 90-х превосходили то, что было фактически доступно», — сказал Джеффри Манкофф, заместитель директора программы «Россия и Евразия» Центра стратегических и международных исследований (CSIS). Мелководье Каспийского моря означало, что разработки здесь энергоресурсов были чрезвычайно сложными и усугублялись геополитическими барьерами со стороны России и Ирана, которые блокировали строительство трубопроводов, необходимых для вывода запасов из стран, не имеющих выхода к морю, на мировой рынок. Большая часть имеющихся запасов оставалась в руках местных олигархов, которые вполне могли воспользоваться уже существующей инфраструктурой трубопроводов. Новые им были не нужны.
«В регионе возник лишь язык экономических реформ, но под ним ничего не было», — сказал Эдвард Шац, доцент политологии Университета Торонто и автор недавней книги об антиамериканских настроениях в Центральной Азии.
После 11 сентября 2001 года ситуация изменилась. Поначалу по всей Центральной Азии прокатилась волна солидарности с Соединенными Штатами, включая поддержку американского вторжения в Афганистан — в конце концов, у многих из этих стран были свои проблемы с воинствующими исламистами, и они были рады вмешательству Соединенных Штатов в их решение. Но, по словам Шаца, объявление войны Ираку вызвало в регионе недоумение. А к тому времени, как стала накаляться антииранская риторика Вашингтона, многие в Центральной Азии стали сильно подозревать, что Соединенные Штаты в своей военно-политической линии здесь могут руководствоваться антиисламскими подходами или даже радикальным атеизмом советского образца. Особенно такие настроения стали сильны в Таджикистане, который имеет тесные языковые и культурные связи с Ираном и черпает оттуда всю международную информацию.
И хотя местные олигархи в Центральной Азии в ходе распада СССР выиграли, постсоветские годы глубоко разочаровали простых граждан во всем регионе.
За 25 лет после развала Советского Союза доходы домохозяйств упали на 27% в Узбекистане и более чем вдвое — в Таджикистане, Туркменистане и Кыргызстане. В то время как экономики богатых нефтью Казахстана и Туркменистана резко выросли, существует мало свидетельств того, что, что-либо из этих богатств доходит до широких слоев населения. С 1990-х годов ожидаемая продолжительность жизни здесь, как и в остальной части Центральной Азии, сильно снизилась, поскольку прекратилось предоставление финансируемых государством услуг здравоохранения и других сетей социальной защиты. Доступ к образованию, транспорту и базовой инфраструктуре также ухудшился.
Брюс Панье, корреспондент «Радио Свободная Европа/Радио Свобода в Центральной Азии», который ведет репортажи из этого региона почти 30 лет, разделяет эту точку зрения.
По его словам, несмотря на то, что при советской власти «всего было не так много», в целом этого было достаточно, чтобы выжить, и, в частности, в сельской местности имевшиеся ресурсы использовались гораздо лучше. Панье описывает, как советская система требовала, чтобы главы местных администраций обеспечивали вспашку колхозных и совхозных полей, заправку их тракторов бензином и своевременную поставку техники для сбора урожая. Когда это централизованное управление рухнуло, отдельные фермеры остались одни сами разбираться со своими проблемами, чему мешала местная коррупция, которая втягивала их в долги только для того, чтобы покрыть взятки, необходимые, чтобы оставаться на плаву.
Эти трудности нельзя было отнести к цене свободы. Свободных и справедливых выборов пока в регионе мало, и, хотя Узбекистан недавно предпринял шаги по укреплению демократического процесса в стране, даже этот прогресс следует оценивать, как медленный, скромный и легко обратимый.
«Люди в начале 90-х считали, что демократия и рынок — единственные средства выживания. Коммунистическая идеология была полностью дискредитирована, поэтому ее полярная противоположность стала казаться людям самоочевидной панацеей. А США и Западная Европа сознательно мало что делали для того, чтобы правильно скорректировать завышенные ожидания людей», — говорит Шац.
По мнению Шаца, либеральные демократии, такие как Соединенные Штаты, сосредоточились только на убеждении отколовшихся от СССР государств в том, что коммунизм был отклонением от нормы, прервавшим их путь к развитию. Америка и Запад утверждали, что все, что нужно было сделать странам Центральной Азии — это повернуться к капитализму и демократии, и деньги потекут к ним сами собой, и жизнь людей быстро улучшится. Когда этого не произошло, многие жители Центральной Азии почувствовали ностальгию по советским временам или, по крайней мере, стали более восприимчивыми к политике путинской России, чем, как оказалось, к ненадежным и необязательным США.
Учитывая, что предполагаемые преимущества свободы так до сих пор ясно и не просматриваются, неудивительно, что народы Центральной Азии стали испытывать ностальгию по силе и стабильности, которые им обещает обеспечить Россия. Помогает и то, что русская культура по-прежнему играет в регионе важную роль. Этнические русские составляют пятую часть населения Казахстана, и, несмотря на сокращение их численности в других местах (поскольку эти группы постоянно мигрируют на свою родину), русский язык широко распространен во всей Центральной Азии.
Российские СМИ, особенно телевидение, здесь для многих являются главными источниками новостей. В Узбекистане российские СМИ способствуют утверждению пропутинской интерпретации событий за рубежом и стирают границы между внешнеполитическими воззрениями россиян и узбеков, даже среди самых ярых националистов. За ужином в Фергане учитель (попросивший не называть его имени) яростно отстаивал право Москвы «защищать» свой народ в Крыму и поглощать Южную Осетию и Чечню — редкость в стране, где большинство людей закрывается на первый намек на политическую дискуссию.
Идея легитимизации «Талибана» путем мирных переговоров трудна для восприятия правительств Центральной Азии, которые надеялись, что эта угроза будет окончательно подавлена коалицией, возглавляемой США. И российская пропагандистская машина, конечно же, не теряла времени даром, чтобы ухватиться за эту озабоченность.
В месяцы, последовавшие после приказа президента Дональда Трампа вывести 7000 американских военнослужащих из Афганистана, Россия быстро усилила пропаганду тезиса о том, что афганские войска и возвращающиеся выходцы из Центральной Азии, которые ушли, чтобы присоединиться к Исламскому государству, будут представлять новую угрозу безопасности для стран Центральной Азии. Путин не поленился совершить поездку по четырем из пяти центральноазиатских государств, чтобы предложить им российскую военную помощь.
Такая риторика российского лидера успешно эксплуатирует то обстоятельство, что Россия агрессивно укреплялась на постсоветском пространстве в течение последнего десятилетия за счет последовательных войн с Грузией и Чечней, аннексии Крыма и активного участия в конфликтах за рубежом, особенно в Сирии и в более поздние времена — в Зимбабве. Как сообщил источник в британском Министерстве иностранных дел по делам Содружества и развития, сегодня широкий политический интерес у России «вызывает обеспечение ее высокого собственного места в мире и желание видеть себя в топ-листах по ключевым международным вопросам». У России не было проблем с установлением дипломатических отношений с «Талибаном» после ухода США, но она дала четкое предупреждение группировке не выходить за пределы границ Афганистана.
Хотя такие демонстрации грубой силы могут беспокоить лидеров Центральной Азии, Россия также стала для них полезным и активным союзником в сдерживании внутренних беспорядков, поддержке таджикского правительства во время гражданской войны и замене военного сотрудничества Узбекистана с НАТО после Андижанской бойни. Из-за конфликта приоритетов правительство тогдашнего президента Дмитрия Медведева крайне неохотно вмешивалось во время межэтнических столкновений в Кыргызстане в 2010 году, но, когда призывы Бишкека о поддержке также были проигнорированы США и Европейским союзом, Россия в конечном итоге взяла на себя инициативу в достижении дипломатического решения с задействованием ОДКБ. Как легко соглашаются пропутинские узбеки, когда у их страны возникают проблемы с безопасностью, Россия становится союзником, к которому они обращаются за помощью. Они открыто говорят, что Запад просто бросает их, когда дела в их стране идут плохо.
Но в регионе предостаточно и ноток скептицизма. Хотя Москва и может контролировать повестку дня в регионе, она не всегда может скрыть факты на местах. Видимые шрамы, оставленные российским колониализмом и коммунистическим правлением, остаются — это зачастую резкие предупреждения об опасности слишком большого доверия к могущественному северному соседу. Продолжающаяся межэтническая напряженность и периодические вспышки насилия в Ферганской долине связаны со сталинской политикой проведения границ, а не только борьбой между соперничающими группами, что делает население менее сплоченным и более склонным к бунтам.
Тактика «Шока и трепета», которую Россия применяет для того, чтобы подчинить себе Украину, Грузию и Чечню, также поддерживает представления о том, что конечная идея Путина состоит в восстановлении региональной гегемонии России над прежней советской империей. Как сказал бывший глава британской МИ5 Джонатан Эванс: «Я абсолютно уверен, что Россия сделает все возможное, чтобы обеспечить себе присутствие во всех частях СНГ (Содружества Независимых Государств), и именно этим она сейчас и занимается».
Страны Центральной Азии слишком привыкли к тому, что их используют в качестве буфера для России — того, что Эванс называл «ее стратегическим кордоном вокруг себя», — чтобы их лидеры наивно доверяли предложениям Путина о дружбе. Узбекистан, например, традиционно опасается чрезмерной зависимости от военной помощи России или США, маневрируя между ними в зависимости от обстоятельств. «Изолированный и изоляционистский» Туркменистан, как выразилась Ольга Оликер, директор Международной кризисной группы по Европе и Центральной Азии, «предпочел бы, чтобы его люди голодали, чем находились бы слишком близко к кому-либо». Таджикистан, который тесно сотрудничает с Россией по вопросам национальной безопасности, делает это в силу необходимости: Талибан оказался для него реальной угрозой, поставляя боевиков оппозиционерам в ходе гражданской войны в стране. Другие же военные союзники у Таджикистана сейчас вряд ли найдутся.
Тем не менее, такая естественная настороженность по отношению к России, вероятно, будет ослабевать с каждым политическим поколением. «У нового руководства нет прошлого негативного опыта общения с Русским Медведем. У них уже может не быть такой же решимости держать Россию на расстоянии вытянутой руки», — говорит Дина Ром Спехлер, эксперт по внешней политике Советского Союза и США из Университета Индианы.
Действительно, когда дело доходит до выбора могущественных союзников, вариантов у новых центральноазиатских политиков может быть немного.
Чем больше США покидают регион и чем меньше они влияют на местный расклад сил, тем больше остается открытых трещин, которые могут использовать в своих интересах Китай и особенно Россия. И Россия действительно хороша в использовании таких трещин, которые мы оставляем открытыми.
Но Москва не может быть единственным и главным победителем постамериканской эпохи. Есть еще один серьезный претендент на контроль в Центральной Азии: Китай.
Благодаря участию в Шанхайской организации сотрудничества и углублению торговых и энергетических связей с бывшими советскими республиками Китай быстро расширил свое экономическое присутствие в Центральной Азии. Однако наиболее значительные инвестиции осуществляются им через Инициативу «Один пояс, один путь» (BRI), которая изначально должна была связать Пекин с европейскими рынками через Центральную Азию, но превратилась в сложную смесь конкурирующих инвестиций и демонстраций политической лояльности со стороны их получателей. Китай обязался потратить не менее 1,4 трлн долларов на проекты BRI, в основном на развитие инфраструктуры и высокоскоростных железнодорожных сетей.
Несмотря на такие гигантские объемы BRI превращается сейчас в предмет серьезных разногласий во всем регионе. В таких странах, как Шри-Ланка и Камбоджа, то, что поначалу казалось жестами китайской щедрости, все больше превращается в глубокие пекинские долговые западни, которые оставляют получателей китайских инвестиций в неотрывной зависимости от Поднебесной.
Таджикистан и Кыргызстан уже имеют высокий и умеренный уровень рисковых долговых обязательств перед Китаем соответственно. Как выразился Булег: «Эти страны могут иметь дело с Китаем только после того, как продадут ему свою душу».
В то же время, как указывает Оликер, хотя правительства центральноазиатских стран могут беспокоиться о долгосрочных последствиях своего участия в мегапроекте BRI, они в равной степени обеспокоены и тем, что их в него не возьмут.
Даже Туркменистан, с его изоляционистской позицией, поддался соблазну BRI — и, по сути, стал заложником энергетических интересов Китая, когда Пекин фактически установил монопсонию (права единственного покупателя) на газовые запасы страны. «Вот почему у туркменов нет денег», — сказал Булег.
На уровне национальных сообществ у Китая мало «фанов» в Центральной Азии. Параноидальная одержимость Пекина исламистским терроризмом и долгая история изобретения или, по крайней мере, дикого преувеличения исламистской угрозы в Синьцзяне вряд ли расположили к Пекину этот регион, где большинство населения составляют мусульмане.
Уйгуры, которые несут на себе основное бремя преследований со стороны китайцев в самом Китае, не только разделяют веру жителей Центральной Азии; они являются близкими этническими и культурными родственниками соседних казахов, кыргызов, таджиков, туркмен и узбеков. Тот факт, что ряд известных китайских кыргызских художников и ученых исчезли в китайских лагерях, только усиливает существующие в регионе подозрения в том, что Китай является скорее противником, чем другом.
Между тем Пекин не предпринимает особых попыток завоевать сердца и умы различных народов, с которыми он вступает в контакт Центральной Азии. Распространенной критикой является то, что Китай рассматривает BRI как полезный инструмент массовой занятости для своих собственных работников, не увеличивая при сколько-нибудь значимо занятость местного населения. В то время как местные сообщества ценят дополнительную работу, выполняемую во время крупномасштабных строительных проектов, у них сохраняется недовольство тем, что они зачастую оказываются весьма недолговечными и плохо оплачиваемыми, при этом и в таких условиях интересы в них, как правило, перекошены в пользу Китая.
Панье описывает, как когда строительные проекты, финансируемые Китаем, плодились в Кыргызстане, люди в городах, ожидающие их реализации, не имели ничего, кроме положительного отношения к китайским инвесторам, в то время как после начала реализации работ местные жители смотрели на эти вещи уже совсем по-другому, жалуясь на низкие китайские зарплаты и невыполненные Пекином обещания.
«Когда есть перспективы получения денег, все кажется прекрасным, но как только эти перспективы исчезают, вы снова получите старые предрассудки. Мне интересно, каким будет отношение к Китаю в Центральной Азии через несколько лет, когда местные люди поймут, что китайские проекты не будут бесконечными. Что китайцы больше не собираются нанимать местных жителей, потому что они уже все закончили, но выданные ими кредиты еще не выплачены», — говорит он.
В то время как правительства стран Центральной Азии изо всех сил стараются сдержать это недовольство, социальная напряженность начинает понемногу нарастать. В Казахстане произошли антикитайские протесты в ответ на строительство китайских заводов. В августе 2019 года местные жители в Кыргызстане напали на китайских горняков. В обеих странах правительства расправились с теми, кто критикует китайские инвестиции (а также китайское отношение к уйгурам), что привело к штрафам и арестам.
В Центральной Азии возникают разногласия между простыми работниками с низкими доходами, которые подозрительно относятся к мотивам действий здесь Китая и обеспокоены стабильностью работы, и теми, кто находится в «верхней части списка», и кто, как считается, и получает всю выгоду от BRI. Серьезным общественным раздражителем является и то, что инвестиции часто связаны с коррупцией местных чиновников. Или то что фактически пожизненный президент Таджикистана Эмомали Рахмон передал китайцам золотой рудник в счет оплаты электростанции, финансируемой за счет пекинских займов, и занял еще 230 млн долларов, чтобы построить себе новый шикарный парламентский комплекс.
Неудивительно, что жителям Центральной Азии, как правило, удобнее работать с Россией, чем с Китаем. Многие из них говорят по-русски, используют кириллицу и в силу своей политической истории достаточно хорошо понимают российские институты и бизнес-культуру. Русскоязычные (и принадлежащие русским) новостные ресурсы и развлекательные программы доминируют в среднеазиатских СМИ, распространяя пропутинские месседжи, поощряя близость к русской культуре, а иногда и подчеркивая озабоченность по поводу китайской коррупции в странах BRI. Напротив, очень мало людей в регионе говорят по-китайски, и синофобия здесь исторически очень глубоко укоренилась. Например, 65% граждан Казахстана считают, что влияние Китая представляет собой явную или растущую угрозу для их страны.
Хотя иногда российские СМИ и проявляют активную враждебность по отношению к мегапроекту «Один пояс — один путь» в действительности действия Китая и России не находятся в прямой конкуренции друг с другом. У России просто нет таких огромных финансовых ресурсов, чтобы конкурировать с китайской экономической экспансией, особенно с учетом дополнительного давления международных санкций, с которыми Москве приходится бороться. Вместо этого Кремль сосредоточен на вопросах безопасности, оказании обширной военной помощи в регионе, проведении совместных военных и контртеррористических учений и тесном сотрудничестве в усилиях по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, что неизбежно предполагает активное участие России в обеспечении безопасности границ в таких странах, как Таджикистан. Он также поддерживает значительное военное присутствие через ряд баз и аэродромов в Кыргызстане, Таджикистане и Казахстане.
Между тем, несмотря на один из крупнейших оборонных бюджетов в мире, Китай стремится избегать прямого военного вмешательства за пределами своих границ. Он предпочитает использовать свою экономическую мощь, в основном за счет своих хищных займов, которые представитель Госдепартамента США назвал в телефонном интервью нам «дипломатией долговых ловушек».
В Центральной Азии это переросло в грубое разделение областей влияния между двумя сверхдержавами, где Россия доминирует в сфере безопасности, а Китай — в инфраструктуре и экономике. Мнения расходятся относительно того, представляет ли это разделение молчаливое соглашение между Москвой и Пекином, или это тот случай, когда обе стороны просто разыгрывают свои естественные козыри в попытке выйти на первое место в регионе.
«Я думаю, что Путин и Си Цзиньпин могут рассматривать свои разные методы влияния как дополняющие друг друга. Я бы не сказал, что это соперничество. Скорее, это зарождающиеся долгосрочные взаимодополняющие отношения», — говорит Филип Ингрэм, бывший полковник британской армии, а ныне аналитик по вопросам безопасности и разведки. Ингрэм считает, что будущий военный союз между Китаем и Россией, каким бы отдаленным он ни был, весьма реален.
Спехлер с этим не согласна. Россия, по ее словам, не уступала и не желает добровольно уступать влияние Китаю, что делает невозможной идею квази-джентльменского соглашения. Она указывает на продолжающиеся усилия Москвы по созданию регионального экономического альянса, исключающего Китай, и на паранойю Пекина по поводу исламского терроризма в Центральной Азии, которая проявляется в некоторых совместных контртеррористических операциях с Кабулом, таких как патрулирование Ваханского коридора между Афганистаном и Синьцзяном. По словам Спехлер, идея о том, что Китай и Россия могут достичь взаимопонимания, чтобы остаться на своих собственных треках, противоречит тому факту, что они продолжают действовать как соперники.
Независимо от того, является ли нынешнее распределение влияния между Россией и Китаем результатом сотрудничества или просто стечением обстоятельств, Китай явно является здесь более сильным партнером, и Россия это знает.
Можно с уверенностью сказать, что Соединенные Штаты упустили свой шанс заслужить любовь и одобрение жителей Центральной Азии после распада Советского Союза. Помимо насмешек над неспособностью Трампа указать Узбекистан на карте, студенты узбекских вузов, например, кажутся настроенными по отношению к Соединенным Штатам безразличнее, чем когда-либо еще. По сравнению с сильными эмоциями, вызываемыми здесь Россией и Китаем, отношение к Америке в Узбекистане в лучшем случае кажется прохладным.
Один молодой человек из Андижана объясняет, что его учительница английского языка, американка, убедила его подать заявку на получение стипендии в Штатах для получения степени магистра, а не рассчитывать только на российские университеты, как он первоначально планировал. Его единственный вопрос — сможет ли он достаточно подрабатывать, чтобы отправлять деньги домой семье во время учебы. Помимо финансовых возможностей, Запад мало привлекает местных молодых людей. «Что в мире может быть лучше Узбекистана?» — серьезно спрашивает он. На вопрос, есть ли в мире что-нибудь, что он очень хотел бы увидеть, он сразу же с чувством отвечает: «Мекка».
Это распространенная здесь тема. Жители Центральной Азии всех возрастов используют возможность воссоединиться с религиозной и культурной самобытностью, которая была задушена царской Россией, а затем Советским Союзом. Набожные мусульмане из всех слоев общества в Узбекистане, Таджикистане, Казахстане и Кыргызстане откладывают деньги годами, чтобы совершить хадж, основное культовое действие в исламе. В Кыргызстане, где ВВП на душу населения составляет немногим менее $1270, частные компании могут взимать около $3000 за организацию поездки. Во время «мини-хаджа» семьи заполняют вокзалы и плача, отправляют пожилых родственников в их первое паломничество, которого они ждали всю свою жизнь.
Ошеломленный персонал Ташкентского аэропорта терпеливо справляется с нервничающими пассажирами, которые вообще впервые летят на самолете. В авиалайнере до Стамбула, откуда большинство пассажиров отправится на хадж в Саудовскую Аравию, атмосфера праздничная.
Обычные жители Центральной Азии могут совсем не интересоваться американскими идеями, но они хотят и дальше пользоваться своей религиозной свободой. Яростная исламофобия Пекина и преследование им уйгурского населения в Китае ясно показывает его отношение к религиозным правам мусульман, а казахов и киргизов уже арестовывают в их собственных странах за публичные выступления. Если Соединенные Штаты хотят восстановить влияние в регионе, им следует позиционировать себя в качестве инвестора и создателя рабочих мест, который будет уважать местную культуру и поддерживать свободу вероисповедания, а не препятствовать ей. В Центральной Азии и так достаточно колониального менталитета.
Источники в Госдепартаменте США подчеркивают, что их видение развития в Центральной Азии предполагает предоставление грантов и инвестиций — «ясную альтернативу» китайским займам. Защита независимости и суверенитета этих государств является «высшим приоритетом» для нынешней американской администрации. Это внушает определенные надежды, но, чтобы восстановить доверие и представить себя в качестве серьезной альтернативы России и Китаю, Соединенным Штатам необходимо серьезно выполнить свои обязательства в регионе.
Это не сработает, если Соединенные Штаты не будут рассматриваться здесь как серьезный партнер, ради которого стоит отказаться от других возможностей. Среднеазиатские организации, стремящиеся работать с российскими компаниями, особенно с теми, которые имеют тесные связи с Кремлем, могут подвергнуться вторичным санкциям со стороны Соединенных Штатов, что, по иронии судьбы, еще больше подтолкнет их к России — или, по крайней мере, укрепит позиции Китая как сравнительно надежного партнера. Соединенным Штатам нужно будет много работать, чтобы суметь позиционировать себя в качестве надежного выбора.
Длительное пренебрежение Запада к Центральной Азии подорвало здесь веру в демократию, облегчая авторитарным оппортунистическим режимам установление эксплуататорских отношений, которые сохранятся и в будущих поколениях. Подобные истории появляются в странах по всей Африке, где Китай и Россия продолжают делить контроль на сравнимых условиях. Политический изоляционизм и политика, направленная внутрь себя, только усугубляют ситуацию. Как выразился Ингрэм: «Мы игнорируем находящийся на нашей стороне мяч себе же во вред».
